Hedgehog2 писал(а):
И всё таки водка. Не чокаясь.
На 87-м году жизни скончался народный артист уже несуществующего Советского Союза Евгений Весник.
.

ДОСЬЕ
Евгений Весник родился в 1923 году в Петрограде. Затем семья перебралась в Кривой Рог. Отец Евгения Весника был назначен первым директором Криворожского комбината. В 37-м отца арестовали и расстреляли. Оставшись один, Евгений жил на то, что продавал одежду родителей, библиотеку. С пятнадцати с половиной лет он пошел подсобным рабочим в цех, где проверяли целостность противогазов. С 1954 года Весник - актер Театра Сатиры, а с 1963-го - академического Малого Театра. В 1992 году он покинул Малый театр.
В кино - с 1955 года.
130 театральных ролей, 90 ролей на телевидении и в кино. Маленькая квартира в высотке около метро "Баррикадная", книги, бумаги, пишущая машинка. Так теперь живет замечательный артист Евгений Весник - ему 83 года, он уже не выходит на сцену. Теперь он стал литератором, и его книги прекрасно продаются.
- Я знаю, что вы ставили спектакль, посвященный истории вашей семьи...
- Да, в Криворожском драматическом театре. Он назывался "Чистка". Его героем был мой отец, расстрелянный в 1937 году. Недавно ему поставили памятник, а где его могила, я не знаю. Отец был послом в Америке, Германии, Швеции, а потом стал директором "Криворожстали", одного из крупнейших металлургических заводов.
Папа был награжден двумя орденами Красного Знамени и орденом Ленина. Во время Гражданской войны - а ему тогда было 26 лет - отец носил четыре ромба в петлицах. Он был армейским комиссаром - это равно современному маршалу.
- Как сложилась судьба вашей мамы?
- Ее сослали в Казахстан на девять лет, не предъявляя никаких обвинений, а потом девять лет не пускали в Москву.
- Как же вам-то удалось спастись, ведь детей врагов народа отправляли в специальные детские дома?
- Я сбежал из машины, которая везла нас в соответствующее учреждение. Дело было в Москве - я выпрыгнул из нее на Донской улице и удрал. В кузове сидели еще восемь ребят - и все промолчали, я им так благодарен! Я уехал в Харьков, оттуда связался с женой Орджоникидзе (родители дружили с ними семьями), та позвонила Калинину. А потом Зинаида Гавриловна дала мне знать, чтобы я приехал в Москву и шел прямо на Моховую. В приемную председателя Президиума Верховного Совета СССР.
Калинин знал меня еще мальчиком - отец был слесарем на заводе "Айваз", а Михаил Иванович начальником цеха. "Всесоюзный староста" дал мне деньжат и своим постановлением прописал меня в одной из комнат нашей бывшей четырехкомнатной московской квартиры.
- Детей репрессированных в военные училища не принимали, а вы ушли на войну офицером.
- Время уже было другое. Я был призван в армию в 1942 году, а в конце войны у меня в подчинении было семьдесят два "беломорканальника" - и они воевали с такой азартной смелостью! Война объединяла, на фронте плохие люди делались хорошими. Тех, кому это не удавалось, находили с пулей в спине. Так кончали политруки, кричавшие "за Родину, за Сталина!" - а потом уезжавшие в тыл.
- Откуда же у вас взялась эта бывшая зэковская команда, вы ведь были адъютантом...
- Я имел честь быть адъютантом двух крупнейших артбригад, напрямую подчиненных главнокомандующему. Командир первой бригады, полковник Гудзюк прекрасно знал историю моего отца (он тоже был белорусом). Командир второй, Александр Федорович Синицын, в конце Гражданской войны был красноармейцем, служил под началом отца и обожал его.
Когда Гудзюк узнал, что младший лейтенант Весник поступил в отдел кадров гвардейской артбригады, он тут же взял меня в адъютанты. А адъютант в артиллерии - не лощеный штабист, он ведет боевую карту артбригады, это очень ответственная работа.
Документы сперва шли к командиру, а не в Смерш. Гудзюк прочел мое личное дело и тут же меня вызвал: "Ты что, идиот? Почему ты пишешь: "отец и мать арестованы?". Переделай автобиографию при мне. Напиши: "умерли в 1937 году".
И я спокойно служил, одно время был командиром артдивизиона, получил четыре боевые награды. Я только просил не присваивать мне звания - так было бы труднее демобилизоваться.
- После училища присваивали звание лейтенанта - а вы ушли на войну младшим.
- Младших лейтенантов в выпуске было несколько, в том числе и я. Половину учебы я занимался артиллерийским делом, половину самодеятельностью. Что взять с недоучившегося студента театрального института?
В армию меня призвали в Челябинске, из эвакуированного Малого театра. Бронь предоставляли, начиная с третьего курса, а я учился на втором - и в июне, в годовщину войны, меня взяли в армию.
А сдавал я в три театральных института сразу: в Вахтанговское училище, во МХАТ и в Щепкинское. В первые я сдавал для пробы сил: в Вахтанговское провалился, во МХАТ прошел, но мечтал я о Малом театре. Там я заробел и сдавал экзамен под гомерический хохот входивших в приемную комиссию Яблочкиной, Рыжовой и Турчаниновой. Я перебегал от стула к стулу: слова горьковского Барона произносил за одним, сатинские за другим, а в испанской басне "Флейта и осел" реплики флейты читал на басах, а ослиные - на фальцете.
На первом курсе ко мне подошел замечательный режиссер и актер, художественный руководитель Малого театра Илья Яковлевич Судаков: "Я ведь историю ваших родителей знаю, помню выступление вашей матери в Кремле, помню, как ее награждали орденом Трудового Красного Знамени... Как вам живется, кто вам помогает?"
- Никто. Я работаю подсобным рабочим на заводе. Рядом 26 женщин.
- И какого же возраста? - спрашивает Судаков.
- Лет под сорок. Одна мне зубную щетку принесет, другая рубаху постирает... Я, наверное, никогда так хорошо жить не буду.
Меня воспитали мои замечательные родители, школа выживания, война и Малый театр.
- Вы считались близким другом Папанова...
- Да, большими друзьями были. У нас была одна биография (хоть из-за раны он оставил фронт раньше меня) и одинаковые вкусы. Он всегда дисциплинировал меня на сцене - в жизни-то мы оба были хулиганами. В душе Папанов оставался ребенком, был предельно наивен: я помню, как мы с ним ездили в Париж в 1963 году, и организатор поездки, французский культуртрегер Жорж Сориа повел нас на улицу Сен-Дени, где работали проститутки. Там стояла невероятной красоты женщина, и Толя впился в нее глазами. К ней подошел замухрышка, на голову ее ниже, хроменький, немного поговорил - и они ушли в отель.
Толя ничего не понял, запереживал, по обыкновению сложил от волнения руки на ширинке и хрипло сказал: "Ревную, блин!.."
- Вы были первым исполнителем роли Остапа Бендера в советском театре. Великий комбинатор втравил вас в какую-нибудь историю?
- Да, и произошло это в Чехии. Я играл в собственной инсценировке, а ее поставили в городе Оломоуце. Малый театр приехал в Чехословакию на гастроли, и я первым делом позвонил в контору, занимающуюся авторскими правами.
Там со мной были очень милы: "Та, ваш текст идет с польшим успехом. Спасибо вам за эту инсценировку. Мы фстретимся на приеме в советском посольстве - я познакомлю вас с господином Мертвечеком, и мы решим вопрос о выплате гонорара".
Мои коллеги - Бабочкин и Головин - сказали, что человек с фамилией Мертвечек не заплатит мне ничего. Тем не менее мы гуляли весь вечер, прокутили все командировочные в лучшем ресторане, а на приеме господин Мертвечек спросил, Ильф я или Петров.
У меня отнялись ноги, а Мертвечек сказал, что гонорар за инсценировку я уже получил на родине и повторно заплатить нельзя. Деньги нам одолжили в советском посольстве, а ночью мне приснился сон: господин Мертвечек украл у меня машину, которую я купил на мои авторские.
- Никто из ваших детей актером не стал. Это вас не расстраивает?
- Меня это радует. А с детьми у меня трагедия: двое моих сыновей воспитывались без меня - в одном случае по моей вине, в другом по вине жены. У старшего сына нет со мной ничего общего, и мы почти не встречаемся, а младший вроде бы мой. Мы общаемся, он уважительно ко мне относится... А то, что они не пошли в актеры, хорошо. В наше время для этого надо быть героем. Во многих театрах талантливых людей лишают ролей, они теряют себя, теряют профессию...
Бог с ним, мои дети не способны к внутритеатральным интригам и к пробиванию стен лбом. В своих профессиях они счастливы.